– Итак, на сегодня две проблемы: Кира и Герман. Не ожидал, что Герман пронюхает про завод.

Он устал скитаться на задворках, пора стать в авангарде. Это справедливо, ведь черную работу делал Петр Ильич. Правда, сегодня он допустил непростительную ошибку для своего возраста и опыта. Завелся, как мальчик, а следовало гордыню усмирить, обвести Германа вокруг пальца. То есть сначала усыпить бдительность, а потом уж думать, чем Герман может помешать ему конкретно и принимать контрмеры. Однако Петр Ильич в любом случае завод не отдаст, и баста! Вторая проблема куда более серьезная, ее нужно срочно решать.

Год назад в его жизни появилась Танечка – умница, красавица, талантливая девочка. Она пришла наниматься на работу, вакансия имелась, конечно, но не соответствовала ее уровню, однако Петр Ильич впоследствии устроил Таню на престижную работу. Вошла она в кабинет, а он получил глоток кислорода. Девушка оказалась коммуникабельной, остроумной, необыкновенной. В тот же день вечером он кутил с ней в кабаке далеко за городом. Запущенная дикая природа вокруг, необычный ресторан – списанный на берег катер, ночь и спиртное, уничтожившие все тормоза. Засиделись, не замечая стремительно летевшего времени. Он предложил ей остаться на ночь, заказал две каюты, предназначенные для загулявших клиентов. Когда проводил ее, Танечка потянула его за руку:

– Останьтесь.

И он остался. Кто же устоит перед молочно-белой и эластичной кожей, пахнущей цветами, перед молодостью и красотой, перед тихим шепотом воды, который доносился из иллюминатора, перед августовской ночью? Все случилось легко и красиво. Встречи стали постоянными, а он сделал массу открытий. Например, что осенью листва имеет обыкновение окрашиваться в желто-оранжевый цвет и как здорово наступать на опавшие листья, издающие завораживающий хруст под стопами. Или ходить по пуховику из белого снега. А дожди наполняют душу покоем и уверенностью, что жизнь только начинается. Петр Ильич понял: до сих пор он находился в летаргическом сне, теперь проснулся и познает мир. Началась другая жизнь, она разрешила бросать рубашки, куда попало, что не раздражало Танечку, а смешило. Можно пить водку, сколько захочется, тебе не скажут грубо: хватит, но – странное дело – пить почему-то нет желания. Можно сидеть до утра и спорить, тебя не будут насильно загонять в постель, можно сорить, громко хохотать, танцевать среди молодняка их дурацкие танцы, курить, ходить нагишом... И никто не упрекнет, не вспомнит о приличиях, статусе. Многое разрешила новая жизнь. Глупо? Смешно? Сентиментально? А не пошли бы все на... туда, туда! Петр Ильич счастлив, как может быть счастлив человек. У него есть положение, доход, Танечка. Нашлись завистники, «открывавшие» глаза, мол, твоя девочка клюнула на твою материальную базу. Они просто не знают ее, она любит его, в этом он уверен. Все тонко чувствуют отношение к себе, третий глаз подмечает ложь на уровне подсознания, другое дело – если хочется обмануться. Но Петр Ильич не обманывался, пусть даже уличил бы Танюшу во лжи, он простил бы и был бы благодарен ей за чудные мгновения, наполнившие смыслом его существование. В Крыму окончательно принял решение, сказал Танюше, что хочет уйти от Киры.

– Тебе ведь нелегко пойти на этот шаг, – сказала она.

– Нелегко, – честно ответил он.

– Ну и не терзайся, все и так замечательно.

– Ты ждешь ребенка.

– Ну и что. Таких, как я, много, никто не умер.

– Но я не могу без тебя.

– Будешь со мной, пока сам этого хочешь.

– А ты вышла бы за меня?

– Конечно.

И что тут думать? Танюша на четвертом месяце, отказываться от нее и ребенка он не собирается, надо срочно развязаться с Кирой.

О, Кира! Петр Ильич вспорхнул с дивана, заходил. Он всегда ее побаивался – такую правильную, честную, образцовую. Впрочем, это на поверхности. По сути, его жена двулика, как Янус, с удовольствием принимает подарки, свободные вакансии для нее давно стали статьей дохода, она умело берет взятки, когда принимает на работу. Да и родитель, мечтающий устроить ребенка в лучшую школу, обязан внести сумму на ее нужды, Кире тоже перепадает. В коллективе развела подхалимство и доносы, а карающая десница директрисы довела не одного учителя до сердечного приступа. Неужели Кира исключительно плохая? Когда-то же она была другой? Была да сплыла. Петр Ильич ненавидел домашнего монстра, просто не признавал сей факт.

Он остановился у аквариумов, внимание переключилось на искусственные днища рек и морей. Чего-то не хватает. Черт возьми! В десяти аквариумах нет ни одной рыбки! Он бросился к двери:

– Кира! Куда подевались рыбы?

– Подохли, – сказала она бесстрастно, войдя к нему.

– Как?! Почему?! У меня была уникальная коллекция!

– Тебя долго не было, я пропадала в школе. – Кира говорила медленно, как сомнамбула. – В школе ремонт, из отпуска возвращаются учителя, идет набор в первые классы... Я забыла о твоих рыбках, они подохли без тебя.

– Ты... – Петр Ильич в бессильной ярости сжал кулаки. – Этого я тебе никогда не прощу. Слышишь? Никогда!

– А мне? – очнулась она. – Как простить мне тебя?

Настал момент. Ну! Сейчас расставить точки самое время... Но Петр Ильич неожиданно сник под судейским взглядом жены, его хватило лишь на то, чтобы хлопнуть дверью и запереться в ванной. Он снова пожалел ее, а зря.

Она машинально повесила пиджак в шкаф и опустилась на диван. Две недели провела в аду, видя одну картину: ночь, луна, двое... Она упрямо уговаривала себя, что та майская ночь ей приснилась, ничего не было, а если было – то прошло, не прошло – так пройдет. С убийством Феликса связывала надежды: теперь Петю некому совращать. Вчера он вернулся, и надежда умерла в страшных мучениях. Стоило лишь взглянуть на загар и светящиеся глаза Петра, как она поняла: не было командировки. Раздеваясь, он погасил свет, но интуиция толкнула ее нажать на выключатель настольной лампы. Бегло скользнув глазами по мужу, успела заметить на груди – какая мерзость! – засос, а на спине зажившие следы ногтей. Он повернулся на бок и заснул, а она лежала без сна. Но когда он случайно обнял ее во сне и назвал чужим именем... Киру Викторовну, будто хлестнули раскаленным прутом.

Она ушла в его кабинет, так как возникло непреодолимое желание убить его. Сначала ревела взахлеб от обиды и унижения, в результате разболелась голова. Тут-то и попались в поле зрения рыбки, плавали себе неторопливо, красочные и разные – гордость Петра. Рыбки! К которым он относится нежно, а к Кире, как к неодушевленному предмету. Она отдала ему молодость, силу, здоровье. Сколько пережито вместе! И прахом пошли тридцать три года. Что впереди? Выбросит ее, словно тряпку? Значит, впереди одиночество, насмешки за спиной (ее спиной!), радость недругов, того хуже – жалость неискренних людей. Что они увидят? Раздавленную женщину, новые морщины и боль в глазах? Вот что делает с ней Петр – медленно убивает. Так пусть и его коснется хоть малая толика той боли, которую он причинил ей. Почти бессознательно она стала ловить сачком рыбок и безжалостно давить на полу ногой. Они выскальзывали, запрыгивали на ковер, но она настигала строптивых рыбок и давила, давила с азартом, представляя лицо Пети. Аквариумы опустели, затуманенное неистовством сознание проснулось: